Из воспоминаний прошлого: находки, разочарования, надежды

История сибирской медицинской, биологической науки в России, особенно в ее до и после военные периоды Советского Союза, отражает определенные и фундаментальные естественно-природные, я бы сказал, натурфилософские аспекты современного знания о мире, о живом и о косном веществе. После войны мне пришлось быть ректором Новосибирского медицинского института, воспринимать клинические навыки и виденье на природу жизни и эволюцию от моего учителя – профессора Залесского Г.Д. Он продолжал школу клинической медицины Г.П. Курлова, это ветвь С.П. Боткина и поэтому можно сказать, что из рук Г.Д. Залесского, я через три поколения, как внучатый продолжатель, получил то видение клинической медицины, которое начинало основу в России еще в 18 веке.

В послевоенный период состояние отечественной науки в целом оставалось весьма сложным. Идеологические, политические, административные особенности в истории СССР сказались на уроке, содержании культуры, психологии, воспитании, обучении и фундаментальном уровне содержания и натурфилософии мировоззрения и науки. Согласие кибернетики, генетики, далее известные сессии ВАСХНИЛ, «лысенковщина», павловская сессия, новации в литературе, искусстве – все это формировало своеобразную историческую специфику научных направлений и школ. В чем-то сохранились традиционные особенности российских естественных и социальных направлений, многие же существенно изменились. Все это коснулось и науки и практики проблем человека, здоровья, человековедения, экологии, воспитания.

В это время начался период т.н. хрущевской оттепели, расширились и поисковые, и новые направления естественных наук, их натурфилософии. Бурно развивался новый Сибирский центр науки – Сибирское отделение академии наук СССР. Возникали новые проблемы о природе человека, экологии, здоровье, преемственности поколений, национальные проблемы отношений народонаселения Восточных районов Союза.

В 60-70-е гг. ХХ века возник вопрос и об организации в Сибири крупного медицинского объединения не только потому, что было много болезней, а потому что расширялось усиленное освоение экстремальных территорий Востока страны, Крайнего Севера, Высокогорья, приморских районов, малоизведанных горных систем, водных бассейнов с многонациональным населением на Дальнем Востоке, в Якутии, Туве, на Алтае и т.д. Встал вопрос об организации научного центра с очень большими перспективами.

Перед страной уже была поставлена задача о том, что придется осваивать эти экстремальные территории, посылая туда немалое количество экспедиций с большим составом людей разных специальностей, разного возраста мужчин и женщин, с организацией временных или постоянных поселений сельского или городского типа, новой техники.

Программа проблем человека должна была оперативно создана: я встречаюсь с академиком М.А. Лаврентьевым (1968-1969 гг). Он широко развивал программу с привлечением крупнейших ученых России А.А. Трофимука, А.П. Окладникова, Г.И. Буткира, С.Л. Соболева, А.Л. Яншина, и многих др. известных начинателей крупнейших научных направлений. Ставятся вопросы не только о природных условиях климата, полезных ископаемых, транспортных системах, о биологии, биосфере, о правах человека в целом, по демографической безопасности. Сколько людей живет за Уралом из того населения Советского Союза, которое было в те годы, кто эти люди, какого они состояния и здоровья, как у них идет демографический процесс, какова их генетика, культура и т.д., т.е. стоят вопросы не только о поиске полезных, энергетических источниках, системах транспорта и пр., а источников человека, человекопроизводства. В это время в академии медицинских наук президентом медакадемии избирается В.Д. Тимаков (1979 г., сибиряк, он окончил Томский медицинский институт, потом был министром в одной из республик Средней Азии, затем работал в Москве).

Стоит вопрос продолжать ли развертывать специализированные клинические медицинские подразделения в Сибири или найти другую интегральную проблему на основе которой можно было бы развивать и фундаментальные, мало еще известные механизмы здоровья, человекопроизводства и формировать предупредительную экологическую, профилактическую и лечебную базу. При встречах с ректорами медицинских ВУЗов Сибири, руководителями здравоохранения стало реальным и очевидным найти новые пути объединения и расширения проблемы профилактики, экологии, а не только лечения.

Вопрос не простой, он уходит в исторически дальние работы российских клиницистов С.П. Боткина, Г.А. Захарьина, Н.И. Пирогова. В 1882-85 гг. издаются лекции С.П. Боткина (Боткин С.П. Актовая речь. – С.-П., 1887), где он утверждает, что: «Знания человека, его разумных отношений к окружающей среде, его способность приспособления к различным более-менее к неблагоприятным изменениям этой среды: возможные границы восстановления равновесия и те условия, при которых равновесие восстанавливается более или менее скоро – вот существенные вопросы, которые ставятся в практической жизни по поводу каждого представившегося нам случая». В западной медицине тоже очевидны определенные расхождения и разногласия: как быть с лечебно-клиническими направлениями? В те же годы публикуются и читаются лекции знаменитым патологом К. Бернаром (К. Бернар. Лекции по экспериментальной патологии. – 1987). Он в своих лекциях очень четко повторяет те же мысли, которые излагает и С.П. Боткин. К. Бернар пишет: «Клиника должна обязательно быть основой медицины, объектом изучения для врача является больной и именно клиника знакомит его с ним. Физиология приходится тем лишь как наука, объясняющая то, что мы наблюдаем т.к. по существу, наука есть лишь объяснение явлений, но в этих объяснениях медицина должна идти постепенно никогда не уклоняясь от строго клинического наблюдения. Без этого она пойдет по ложному пути. К несчастью есть врачи, которые спеша все понять искажают клинические факты чтобы подогнать их к своим физиологическим, гипотетическим или преждевременным объяснениям, они более вредят чем действительно служат научной медицине» (Подчеркнуто В.К.). Проблема не столько профессиональна научная сколько социально методологическая.

В 1972 г. в России на заседании академии медицинских наук (Москва) рассматриваются вопросы по проблемам адаптации человека. На этой сессии заслушиваются два ведущих доклада: доклад академика И.В. Давыдовского «Приспособительные процессы в патологии» и доклад академика П.К. Анохина «Общие принципы формирования защитных приспособлений организма». В этих докладах на основании большого фактического материала излагаются две разных натурфилософских платформы. И.В. Давыдовский утверждает, что эволюция человека, его онтогенез, эмбриогенез, восстановление, прошлое, генетические основы накапливают в организме человека резервы к возможным приспособлениям, которые трудно перечислить. Если человек в разные возрастные периоды встречается с неблагоприятной средой (химической, физической, биологической, социальной и т.д.), то эти резервы развертывают приспособительные скрытые свойства. Человек имея такие резервы выдерживает напряженность, выживает, м.б. переживает какие-то неприятности, но продолжает жить, работать и нормально размножаться, различные травмы выражаются острыми и хроническими заболеваниями. Такова позиция И.В. Давыдовского. Я бы сказал, что эта позиция эволюционистской адаптации и адаптации (ее механизмов) накопленной в прошлом, очень сложные механизмы приспособительности в ожидаемым и неожидаемым, казалось бы, неадекватным экологическим травмам, условиям и т.д.

Доклад П.К. Анохина содержал в определенной степени противоположности. Он утверждает, что существует несколько жизненно необходимых констант – это энергетические, дыхательные процессы; процессы, связанные с определенной целевой функцией нервной системы, его функциональных систем и если эти константы нарушаются, то человек дизадаптируется. Академик П.К. Анохин, по существу, выделяя эти константы не всегда учитывает эволюционно накопленный опыт прошлого, который можно выявить сейчас, немедленно в эксперименте или помещая человека в те или иные экстремальные условия. Такова, я бы сказал, константная, стабилизирующая концепция адаптации, преобладание идеологического актуализма.

После докладов И.В. Давыдовского, П.К. Анохина, научной дискуссии с П.К. Анохиным ряд клиницистов все больше начинает склоняться к представлениям П.К. Анохина. Идеи природно-очаговых инфекций Е.Н. Павловского, экспедиции на Севере под руководством Л.А. Зильбера и целый ряд других важных исследований на Севере и Антарктиде, как бы, продолжают эту идеологию, а оппозиция И.В. Давыдовского о том, что эволюционно накопленные в организме известные и неизвестные структуры в научном плане исследуются недостаточно, развивается медленно и трудно проблема адаптации Человека идеологически затормаживается. Идет спор со многими клиническими школами, которые утверждают, что причина болезни этот тот фактор, который вызывает данный конфликт, данную болезнь (инфекция, травма, стресс, психическое несоответствие, химическая, физическая, экологическая неадекватность и т.д.). Это причины, а условия это организм с его адаптивными особенностями. И.В. Давыдовский же в своей лекции, монографии о причинности медицины ставит вопрос по другому. Он говорит, что те внутренние аранжировки приспособительных механизмов, которые, как бы, исторически таятся в каждом человеке и реализуются при встрече с травмами, инфекцией или экологически несоответствующей средой превышают, искажают эти резервы адаптации и истинной причиной болезни является не тот фактор, который выявляет непосредственно степень недостаточности приспособлений, а сама недостаточность адаптации, которая есть конституциональная, генетическая, эпигенетическое свойство и индивидуальная жизнь этого человека (Давыдовский И.В. Проблема причинности в медицине. – М., 1962. Казначеев В.П., Субботин М.Я. Этюды к теории общей патологии. – Изд-е 2-ое. – Новосибирск, 2006). По существу, такое утверждение соответствует и мыслям С.П. Боткина, Г.А. Захарьина, Н.Н. Пирогова, крупнейшей клинической школы России, натурфилософии где каждый больной рассматривается как субъект многих поколений, где накапливались, лимитировались или убирались, тормозились в течение жизни поколений и индивидуума ненужные, вредные, опасные, неадаптивные механизмы, но приспособление накапливалось. По существу, идет спор между казуистической непосредственной причинностью (инфекционной, физической, химической, социальной, экологической) и эволюционно накопленными механизмами с адаптацией, приспособлением к возможной встрече известных и мало известных случайных патогенных факторов. Если учесть, что эволюция человека проходит в каждом поколении через совершенно новые и новые климатические, планетарные, космические флюктуации (сегодня ускоряются биологические, социальные, инфекционные, эколого-психологические потоки), то в каждом поколении «изымаются», тормозятся или накапливаются новые адаптивные свойства. Значит, эволюция человека, его, если хотите, саногенез, та валеология, к которой позднее вернется профессор И.И. Брехман (Брехман И.И. Валеология. – 1987), по существу, существенно поддерживает идеи И.В. Давыдовского об эволюционной экологии и адаптации и, как бы, включает в себя принципы, найденные в свое время Л.Н. Гумилевым об этногенезе. Она включает в себя идеи эволюции А.Н. Северцова, Л.С. Берга о номогенезе, В.В. Пашутина, А.А. Любищева (общая патология) и т.д.

В стране к 80-м гг. стоит вопрос «как же развивать клинику» и «является ли клиническая медицина наукой» или клиника, разделившись на логии (кардиологию, пульмонологию, эндокринологию, психологию и т.д.), как бы, лишается своей фундаментальной научной базы. Это очень серьезная проблема. Проблема натурфилософии и истории науки в России к началу организации Сибирского отделения была поставлена очень остро. Несмотря на известные системы политического режима, обсуждение этой проблемы проходило свободно, открыто.

Напомню, что к 1885 г. в России выходят «Лекции общей патологии» профессора В.В. Пашутина. В.В. Пашутин и морфолог и патофизиолог, совмещая в единую общую патологию он, как бы, предвкушает в ней видение И.В. Давыдовского. Позднее появляются работы Г.Д. Горизонтова, который критикует идеи Г. Селье. Идеи Г. Селье начинают преобладать в теории адаптации, по существу же, она противоречила идеям самого И.В. Давыдовского, его продолжателей.

Так складывается обстановка в 60-70-е гг. Поэтому в то время при обсуждении в отделе науки ЦК КПСС с представителем ЦК и госнауки стоит вопрос, что в Сибири необходимо создавать новое учреждение, новое видение медицины, экологии и человека. Согласовывая это с академиком М.А. Лаврентьевым и с председателем академии медицинских наук с академиком В.Д. Тимаковым мы делаем в Сибири (инициативная группа) программу, направляющую организацию Сибирского филиала (отделения) медакадемии в Сибири, в Новосибирске по проблеме адаптации и экологии человека, куда включаем ту эволюционную особенность, которая формировалась у С.П. Боткина, Г.А. Захарьина, Н.Н. Пирогова и т.д., изложенная в трудах основателя Томского университета профессора В.М. Флоринского (Флоринский В.М. Речь в Томске на собрании врачей и естествоиспытателей. – 1891). Решено организовать отделения не только и не столько по отдельным болезням, а подразделения (институты), связанные именно с теми возможными экологическими факторами, которые наслаиваясь на подготовленную адаптивную почву, могут нарушать эту почву, вызывать болезни разных причин. В Новосибирске организовывается крупнейший Институт клинической и экспериментальной медицины (академик В.П. Казначеев), где в основу положены исследования у людей в клинике и у животных, механизмов адаптации человека на разных географических площадках проектируются и строятся крупные корпуса и животник, хозбаза. В проекте этого строительства учитывается все новое в центрах Европы и США. В Иркутске организовывается Институт северной медицины на основе медицинского института (академик К.Р. Седов), в Норильске – лаборатория приполярной медицины с филиалом на о. Диксоне, во Владивостоке институт приморских территорий с их адаптацией (академик Г.П. Сомов), в Новокузнецке – институт комплексных проблем гигиены и профессиональных заболеваний (профессор В.В. Бессоненко). Таким образом в то время у нас не было в СО АМН СССР институтов с названиями болезней, а развертывались институты, которые выделяют крупнейшие экологические сегменты, ореолы, патологии с клиническими отделениями.

В Новосибирске организуется Институт космической антропоэкологии (А.В. Трофимов), устанавливаются связи с московским институтом космической медицины и биологии, готовится проект его филиала на базе института в Новосибирске – филиал московского Института космической медицины и биологии. Возглавлял в то время это направление академик В.В. Парин. Мы тесно контактировали с профессором Л.Н. Гумилевым, с профессором В.В. Налимовым и др., которые ставили вопросы о проблемах психосоматического выживания человека, привлекали крупных психологов, психиатров нового направления с учетом и крупнейших направлений и разработок отечественной психологии, включая прежде всего работы В.М. Бехтерева, И.П. Павлова. Работы И.П. Павлова оценивались как классические, но В.М. Бехтерев ставил вопросы об эволюционной рефлексологии, где очень близко касался биофизических и космопланетарных особенностей адаптации человека. Так создается направление адаптации. Формируется всесоюзная комиссия по проблемам адаптации человека, председателем которой становлюсь я. Комиссия входит в состав академического совета при Президиуме АН СССР по проблемам биосферы, председатель совета вице-президент АН СССР академик А.Л. Яншин. Создаются соответствующие направления на Кавказе, в Прибалтике, в Архангельске, в Мурманске, Прикаспии, в Средней Азии. Идет работа именно в аспекте эволюционной, эволюционно-сравнительной адаптологии человека, готовятся издания. Наконец, в 80-м г. с большим трудом и цензурными препятствиями издается книга «Современные аспекты адаптации» под моим авторством (Казначеев В.П. Современные аспекты адаптации. – Новосибирск: Наука, Сиб.отд-ние, 1980. – 191 с.). В этой книге впервые в России ставится проблема эволюционизма адаптации, которая как бы объединяет идеи эволюции, стабильного и дестабилизирующего отбора, идеи дарвинизма и неодарвинизма, идеи взаимопомощи, связанные с работами К.Ф. Кисслера, П.А. Кропоткина, идеями номогенеза Л.С. Берга. Т.е. российская естественно-природная философская, натурфилософская мысль постепенно, хотя и была переполнена некими материалистическими, сугубо упрощенными идеями марксизма, движется своим путем. И создание Сибирского отделения с институтами (о которых говорилось выше) реализуют именно эту идею. С 1970 по 1980-е гг. избран и работал Президиум СО АМН СССР. Я был председателем, два помощника (вице-президента), проф. М.Я. Субботин, академик К.Р. Седов, проф. В.А. Волков, академик СО АН СССР Д.К. Беляев, академик И.В. Тороповцев, академик Карпов Р.С., академик В. Бисярина В.А. и др. В работе президиума активное участие принимали проф. М.Т. Луценко, проф. Г.С. Якобсон, Г.Д. Мыш и др.

В течение 1970-80 гг. мы выполнили крупнейшие работы в Антарктиде, на Северных полюсах на льдах, в Норильске, на Диксоне, Владивостоке, Забайкалье, на Алтае, в экспедиционных работах в Средней Азии, Прикаспии и т.д. В то время Сибирское отделение явилось не просто организацией медицинской науки, а дальнейшим развитием ее натурфилософского, естественно-природного содержания. Опубликовано более 1000 статей, 30 монографий. В разных регионах СССР проведено более 40 совещаний, съездов, зарубежных симпозиумов и встреч. Международный конгресс по Приполярной медицине в Новосибирске с участием 60 зарубежных ученых. Начались и продолжились работы, которые сегодня называют нанотехнологими: ведь в Новосибирске в 60-70-е гг. были продолжены работы А.Г. Гурвича по метагенетическим излучениям, проводились работы по межклеточным дистантным эффектам передачи полевой структуры информации, которая превышает пределы генетической памяти (Казначеев В.П., Кузнецов П.Г., Шурин С.П. Некоторые вопросы квантовой биологии и проблемы передачи информации в биологических системах //Автометрия. – 1965. - № 2. – С. 3-30. Получен патент на открытие феномена). Эти работы позднее подтверждаются исследованиями в Обнинске профессором А.М. Кузиным (Кузин А.М. Вторичные биогенные излучения – лучи жизни. – Пущино: ИБК РАН, 1997. – 37 с.), учеными Санкт-Петербурга, Москвы, за рубежом. Поэтому все, что мы сейчас делаем управляя клеткой, меняя ее функции в сторону повышенной метатической активности или тормозя ее, направляя в спинорно-торсионных генераторах формирование клеточных функций, по существу, это и есть начало нанотехнологий в биологии потому, что речь идет не только о молекулах или миллиардных физических частицах. Исследуются поля, поля памяти клеток, межклеточных межнейрональных отношениях, спинорно-торстонных потоках. Развиваются идеи о соединительно-тканных структурах, микрорайоне, полевой функции - голографической функции памяти человека, высшей нервной деятельности, эмоциональных проблемах и психологии. Все это постепенно находит подтверждение и в других работах: в работах связанных с идеями проф. В.В. Налимова, Б.В. Болотова, А.П. Дуброва, Г.И. Шипова, А.Е. Акимова, в этом аспекте рассматриваются работы в Институте клинической и экспериментальной медицины и Института космической антропоэкологии.

Сегодня работы по планетарно-космической зависимости онтогенеза, демографических потоков, заболеваний, которые были накоплены за последние 15 лет в Новосибирске, становятся классикой и вошли в мировые анналы. По существу, они и есть направление бионанотехнологии, но это не только технологии, это новое направление – бионаносинергетика, которая открывает новые свойства живого вещества. В 1980 г. издается Вестник СО АМН СССР.

Таким образом, исторически в целом это был крупнейший шаг, ступень российской научной медико-биологической, экологической и социальной науки. Это бесспорно.

После 1980 г. начинается период т.н. «застоя» (брежневский период), меняется позиция центральных органов и к Сибирскому отделению медакадемии, предъявляется диаметрально противоположный счет: если это часть медицинской академии в Сибири, то должны лечить, какого лечите, чем лечите, что нового в лечении, а адаптация, эволюция, экология – это не наши вопросы, это другие проблемы и ими должны заниматься другие научные подразделения. В то время мы сотрудничали с педагогической академией, проводили совместные сессии, где идеи, связанные с воспитанием, формированием психологии, т.е. идеи педологии (которые были уничтожены в 30-е г. решением ЦК в России), продолжались.

Но вот меняется климат, появляется и новый президент СО АН СССР академик Г.И. Марчук, идет реконструкция сибирского отделения. После меня председателем сибирского отделения медакадемии становится академик Бородин Ю.И. Меняются и социальные аспекты, и направления, которые были ранее сформированы, начинают постепенно исчезать проблемы фундаментальной интеграции. Так, когда в журнал «Вестник Сибирского отделения» (1982 г.) были представлены материалы по нанотехнологиям, по информационно-полевым структурам, эти работы были администрацией отклонены. Т.е. идеи некой лженауки, недоверчивости, по существу, диктатуры личности, авторитета, а не самой идеи начинают формироваться и тяжелым грузом оказываются и для Сибири. Позднее Институт клинической и экспериментальной медицины реконструируется, по существу, расчленяется, из него выделяется 5 отдельных институтов. Это 5 лабораторий, которые составляли совокупность всей эволюционно-адаптивной патологии, физиологии, экологии единого института. Эти институты (отделы в прошлом) стали самостоятельными, они грамотно работают, но уже по своим специальностям. Я бы сказал, что и сегодняшний наш институт (центр клинической и экспериментальной медицины) превратился в продолжение идеи т.н. неовирховианства. Р.Вирхов сделал революцию открыв клетку, как часть организма из которого состоят ткани и организм и сделал колоссальный натурфилософский шаг в теории и практике медицины. Сегодня же проблемы целостности – холизма становится лишь пожелательной и значение, роль клеточных образований систем расширяется в тканевых, системных аспектах. В отличие от взглядов В.В. Пашутина (общая патология) в современной патологии преобладают морфологи, они грамотно и интересно изучают функцию клеток (новые методы), межклеточных отношений, но дальше этого к регуляции регенераторных процессов в норме и патологии познание замедляется. До сих пор остаются разделенными патоморфология и патофизиология (по существу, две дисциплины, две искусственные науки), взаимосвязь между ними, где проходят горизонты эпигенетики и генетики, различного рода монадологии, целостности (холизма) остается неясной. Многое пока теряется. Лабораторная часть снова переключается на экспериментальные объекты. Конечно, эксперименты отражают в общих чертах некие патологические сдвиги, но это промежуточное направление.

Предстоят и нарастают угрозы не только природно-климатических катастроф, уничтожение экологического баланса биосферы – это и биологическая катастрофа ресурсов, особенно бактериально-вирусных и биологических эпидемий, пандемии. Надо сказать, что и важное открытие Г. Селье общей адаптивной реакции, постепенно погружается в более сложные механизмы и становится лишь элементом различных синдромов, которые сегодня описаны в адаптации: это «блокадный» синдром, синдром «диссимбиоза», «генетического дефолта», «сверхтекучести» жидкости в биологических системах и много др. синдромов, которые включают в себя отдельные нозологические формы клиники – преобладают идеи госпитальных кафедр, факультетских клиник российской школы, по существу, нет. На одних клеточных тканевых сочетаниях, как бы они не были сложны, клиническая медицина, как наука в современной экологической динамике не перспективна. Сегодня клиническая медицина, по существу, не является единой наукой. Я, как клиницист, с большим разочарованием смотрю, когда адаптивно не приспособленное поколение (о чем писал И.В. Давыдовский) сталкивается с совершенно новыми экологическими травмами, социальными, экономическими, политическими элементами расчленения общества, государство вынуждено организовывать специальные центры кардиологии, неврологии и т.д. Но все это только отдельные части клинической медицины, а сама клиническая медицина, как наука, постепенно исчезает потому, что единой фундаментальной основы объединяющих синдромов эпигенетических процессов, индивидуальных конституций, что было интересно и начато в России в т.ч. и в сибирских работах по проблемам адаптации и экологии остается все меньше. Этих работ мало, они сегодня разрозненны, они и не финансируются т.к. для утверждения грантов необходимы демонстрация сегодняшних ближайших экономически выгодных эффектов.

Более того, специализированные центры принимают идеологию под влиянием определенного авторитетного «культа» т.н. «доказательной» медицины, это западные идеи. В этом прежде всего заинтересованы зарубежные и российские коммерческие фирмы. Таким образом, формируется не клиническая медицина, а медицинская ремонтная база. Если человек стареет или заболевает, ему нужно сделать ремонт и этот человек определяется в ту или иную ремонтную специализированную базу. Возникает вопрос: кто же производит здорового человека, организует человекопроизводство. Человекопроизводство в экономике – это важная статья, которая питается от ВВП, она должна быть, по крайней мере, 15-20 % . В России это 2.5 % на медицину и экологию.

Сегодня нужно говорить о стоимости человеко-часа здоровой жизни: сколько стоит человеко-час здоровой жизни, чтобы человек прожил, отдавая свой талант, способности, культуру, репродуктивные качества и дожил до 80 и более лет, сколько стоит человеко-час такой здоровой жизни? Если использовать экономические рыночные расчеты, то человек, его здоровье, образование, трудоспособность, воспроизводство остаются лишь второстепенным товаром, а стоимость этого товара - человеко-часа здоровой жизни (истинная стоимость) примерно в 20 раз ниже реальной стоимости произведенных товаров и услуг. При таком резком снижении стоимости, а это естественно-природный, социальный, экологический, политический процесс – нация будет вымирать. И никакими доплатами (суверенной демократией) и т.д. без социальной организации, сферы, духовности, культуры, профилактики, человекопроизводства, включая женщин, детей и т.д., стране не справиться.

Во всем сказанном о прошлом есть много положительного – это крупные заслуги ученых Сибирского отделения, но еще больше и огорчений. Сегодня мы снова попали в поток социально-экономической деструкции, необходимо вернуться к идеям клинической медицины, как науке, восстановить принципы С.П. Боткина, Г.А. Захарьина, И.В. Давыдовского, расширить планы Института проблем человека, который организован в Новосибирске, изменить программы обучения в медицинских университетах, найти программы обучения участкового, семейного, цехового врача, утвердить основы науки, которые должны лежать в оценке личности, изменить социальный приспособительный менталитет поколений. Срочно расширить, углубить школы и преподавание факультетских клиник.

Сегодня печально видеть остатки прошлого науки, практики, энтузиазма, патриотизма большого коллектива сибирского медицинского филиала и отделения 1970-1985 гг. Не случайно в литературе вводится понятие «гипоскиллия» - дефицит клинических навыков (США), которые, по существу, не преподаются в мединститутах России т.н. кадры фундаментальной клинической медицины (холизм первой встречи врача и пациента, оценка анамнеза, обычный осмотр, личный опыт многих лет практики, диктатура фармаэкономики). Зато множится число госпитальных клиник, важных для специализации по нозологиям заболеваний. Как это не печально, но факультетских клиник и кафедр общей клинической патологии, по существу, нет.

Мне бы хотелось, что бы мои читатели увидели как сложно шла организация Сибирского отделения и как горько видеть, когда постепенно расчленяется и перепродается, по существу, деквалифицируется клиническая медицина как наука из которой все больше и больше выделяется экономически зависимых факторов. Мы попадаем в систему новой эпохи культа (капиталократия в медицине, педагогике, культуре), чем она кончится для меня не ясно, но я с большим не только беспокойством, но и энтузиазмом смотрю на будущее и надеюсь, что наработанные и изданные труды Сибирского отделения, мои собственные работы, моих последователей, сторонников могут оставить свой след в истории нашей страны, натурфилософии, методологии видения живого вещества, переход к новой эпохе – эпохе нанобиологической и мегабиологической синергетике, человековедении, организации нашей жизни, профилактике, личного поведения, культуры человековедения, в целом – голографичесеой Вселенной. В своей хартии о культуре академик Д.С. Лихачев подчеркнул, что кроме истории и культуры ничего больше в реальности не существует. Здесь мы смыкаемся с первоначальными идеями А.Л. Чижевского, Л.Н. Гумилева, В.В. Налимова, Л.С. Берга – эпохой возрождения космопланетарной медицины, как новой научной доктриной (голографической, наносинеогетической) природы (сущности) живого вещества, интеллекта, их возрождения на планете Земля. Это надежды. В Сибири очень большие резервы знаний, интеллекта, талантов – нужна новая социально-экономическая, демократическая почва для их роста и свободы действий. Это надежды могущества российской культуры и духовности.

8 ноября 2007 г.

Казначеев В.П.